Основная причина моего приезда сюда.
Замок, которым я бредила в подростковом возрасте. Самоотверженные катары, чей единственный грех был слишком прямое следование евангелие, в отличие от вольного трактования оного официальной церковью.
Катары верили, в мировое двоебожие, что Бог добра, не мог создать страдание, это все дело рук анти-Бога.
Они не верили в искупление, через распятие сына Божьего. Считая это слишком наивным, расчитывать на въехать в царство небесное за чужой счёт, катары были уверены, что каждый за искупление отвечает сам.
И что человек перерождается столько раз, сколько надо для выдрессировки своей души настолько, что ее можно таки присоединить к Богу-добру.
Они не признавали обряда крещения в несознательном возрасте. Считая, что путь надо выбирать, когда ты созрел.
Они считали, что церковь, как здание для молитвы - ненужный элемент, хочешь молиться - молись, где ты захотел, среди улицы, в лесу, в кухне или лёжа на кровати - Бог тебя услышит везде.
Самое интересное, что если почитать апокрифические евангелия, в том числе и от Иисуса, мы увидим 100% совпадение идей катар с этими текстами.
Они не признавали ветхозаветного Бога, считая его лицом князя мира. Не понимая, как можно не видеть, что Бог, говорящий об око за око, точно не тот же, что учит подставить вторую щеку.
И именно, за эти идеи, их преследовали и они нашли своё последнее пристанище тут. Будучи в осаде, и проиграв, ни один из катар не отказался от веры и взошёл на костёр. Что бы быстрее отбросить плен своего тела и воссоединиться со своим Богом.
Они взошли на своей костёр тут же.
В Монсегюр. Более 200 человек женщин и мужчин.
Я, конечно, знала, что Шато на высокой скале, но я даже не отдавала себе отчёта насколько оно высоко.
45 минут подъема пешком по горизонтальному бездорожью.
Мистика началась возле памятника 200та сожженным.
Возле него, держа горящие благовония сидел\ла человек без пола.
Услышав, как мы говорим по-русски, оно спросило тоже по-русски откуда мы. Ответив по существу, мы ушли в гору, а оно осталось говорить с духами умерших.
Если сказать, что пока я ползла вверх, я прокляла всех и сожгла всех повторно, это не сказать ничего.
И вот добравшись на самых вершину, первый, кто нас встречал - это этот бесполый мистик, чей силуэт мы ещё долго видели внизу поднимаясь к замку.
Как оно сюда добралось обогнав нас, я не знаю. Разве что прилетело. Оно улыбалось, спрашивало, что нас сюда привело, и говорило загадками.
Увидев у меня на пальце кольцо бабушки из Рен-ле-Шато, оно так странно заурчало, что мы бегом пошли вниз. На кассе мы спросили проходило ли это существо за нами - и нас заверили, что мы единственные за последние три часа поднимались наверх.
Что и кто это был, я до сих пор не могу понять.
Но это место точно сказочное.
Страшное, как сказки братьев Гримм, мистическое, как Стокер, и святое, как псалмы.
Я не знаю, как надо уметь верить, что бы с радостью в сердце и улыбкой на устах идти на костёр, который тебе разожгли твои же собратья по вере, проповедующей возлюбить ближнего своего, как самого себя.
Мне, увы, такой силы веры пока не дано.